— Куда прешь?! Глаза вытекли?

Айк шарахнулся в сторону от телеги, поскользнулся на мокром булыжнике и чуть не упал. Эдвард схватил его за плечо.

Возница окинул их презрительным взглядом, сплюнул и подобрал вожжи.

— Трогай, мертвая!

Во второй раз Вьен понравился Айку еще меньше, чем в первый. Тогда его поразили суета и разноцветье, но теперь от этого не осталось и следа. Грязно-серый город под грязно-серым осенним небом. Причем грязный в прямом смысле — приходилось внимательно смотреть, куда поставить ногу. Капли с крыш пробивали капюшон плаща, дома угрюмо жались друг к другу, как мокрые птицы на ветке. Вонь никуда не делась, но теперь в ней преобладал запах гниющих отбросов.

Горожане старательно огибали самые большие лужи. Вдоль стен домов по деревянным мосткам, приподняв юбки, пробирались женщины. Кое-где под тяжестью людей мостки уходили в грязь.

Эдвард, с котомкой на плече, шел прямо по середине улицы. Это смахивало на вызов, но Айк подозревал, что отец просто не хочет создавать переполох на мостках. Когда им приходилось отходить в сторону и пропускать телегу, люди расступались, даже если единственный путь к отступлению вел прямо в лужу.

В городе ничто не напоминало о временах до Исхода. Айк заметил это ещё в первый раз, и сейчас, глядя по сторонам свежим взглядом, убедился, что не ошибся.

На поле было чем поживиться. Тот же корд валялся без дела — наклонись и бери. Прямоугольные камни, из которых состояли обветшавшие стены, вполне подходили для строительства. Тем не менее развалины выглядели нетронутыми.

Эдвард шел быстро и молчал всю дорогу. Только на границе леса произнес:

— Старайся не глазеть по сторонам — особенно на людей. Что бы ни случилось, не обращай внимания и не останавливайся. Веди себя так, словно вокруг никого нет. Понятно?

— Понятно! — поспешил ответить Айк. Он понимал, что сильно упал в глазах отца, и надеялся это загладить послушанием и старательностью в работе.

Но, несмотря на предупреждение, он все же не мог удержаться и бросал по сторонам любопытные взгляды. Иногда натыкался на такой же жадный, заинтересованный взгляд и торопливо отводил глаза. А иногда ответные взгляды были так странны, что хотелось поскорее забыть о них.

Все-таки когда толпа перед тобой расступается — это совсем неплохо! Айк помнил, как прошлым летом еле выбрался из города и думал, что его вот-вот затопчут. А тут иди себе свободно. Ну а взгляды, что ж? Не камни, в конце концов. Пусть смотрят, если им охота.

Пару раз в просветах между домами мелькала та самая площадь, но Айк не испытывал никакого страха или хотя бы волнения при виде нее. Он боялся, что прошлое завладеет им, но этого не случилось. Джори прав, время все лечит.

Мысль о Джори вызвала острую тоску, но Айк не успел в неё погрузиться — Эдвард резко свернул и пришлось заложить крутой вираж, чтобы от него не отстать. На них пахнуло густой смесью запахов — сырого мяса, хлеба, зелени, влажной земли, острых специй. На большом крытом пространстве бойко шла торговля.

Толпа стала гуще, но Эдварда, казалось, это нисколько не смущало. Он подходил к лоткам, брал с них овощи, хлеб, мясо и прочее и складывал в котомку. Торговцам он не платил, а они, в свою очередь, ничего не требовали, лишь провожали Эдварда угрюмыми взглядами.

Айк, пораженный этим, зазевался и запнулся о большую корзину с капустой. Корзина перевернулась, крупные, зеленовато-белые кочаны рассыпались и покатились в разные стороны. Айк бросился их собирать. С тремя кочанами в руках подбежал к торговцу, который молча установил корзину на прежнее место.

— Простите, я не хотел! — выпалил Айк, протягивая капусту. — Вот, возьмите!

Торговец вытаращил глаза, но сказать ничего не успел — стальные пальцы ухватили Айка за шиворот и потащили прочь.

— Я же сказал, не обращай внимания и не останавливайся! — произнес голос Эдварда у самого уха. — Что тут непонятного?

— Но это же я виноват! — Айк силился вырваться, и отец отпустил его. — Я хотел помочь…

— Никому здесь не нужна наша помощь! — Эдвард остановился и раздраженно посмотрел на сына, так и не выпустившего капусту из рук. — Мы не должны общаться с другими людьми, прикасаться к ним или их вещам. Таков закон.

— Дурацкий закон, — пробормотал Айк.

— Что ты сказал?

— Ничего.

— А раз ничего, так и молчи.

Они двинулись дальше. Айк старался идти как можно аккуратнее. Проклятая капуста оттягивала руки, но бросить ее под взглядами горожан было неудобно. К тому же это ведь хорошая еда, которую долго и непросто растить.

В результате, когда они покидали рынок, Айк взмок и почти не чувствовал рук. Эдвард словно не замечал его мучений. К счастью, они зашли в какую-то лавку, и Айк тут же опустил свою ношу на пол.

В лавке приятно пахло кожей и тканью, а на стенах висела одежда — куртки, плащи, рубашки. Под потолком болтались шляпы — целая куча разнообразных шляп. Они походили на стаю птиц, присевших отдохнуть.

Айку понравилась коричневая куртка с отделкой из красного шнура. Он хотел спросить у отца, сколько она стоит, но тут из глубины лавки появился сутулый человек с бледной, ноздреватой кожей. При виде посетителей на его лице появилось такое же выражение, как и у торговцев на рынке, — угрюмое и слегка презрительное.

Он молча выложил на прилавок большой сверток. Эдвард сунул его под мышку и вышел на улицу. Айк, проклиная свою незадачливость, собрал кочаны и выскочил следом.

Эдвард шагал широко, Айк еле поспевал за ним.

— Отец!

— Что?

— Почему ты не платил на рынке? И в лавке тоже?

— Ах, это! — Эдвард поправил на плече тяжелую котомку. — Это тоже часть закона. Мы берем еду и заказываем одежду у определенных торговцев, им платит магистрат.

— А почему? — Несмотря на усталость, Айка распирало от любопытства.

— Люди не хотят ничего брать из наших рук. Все, чего мы касаемся, считается оскверненным. Как и мы сами, если ты не заметил. Эту капусту торговец ни за что не взял бы назад, раз она побывала в твоих руках.

— Но почему же?

Эдвард нахмурился.

— Хватит вопросов. Скоро все узнаешь.

Айк покорно замолчал, лишь пыхтел, пытаясь пристроить кочаны поудобнее. Эдвард косился на него с легкой усмешкой.

Они прошли по главной улице немного назад, в сторону ворот, и свернули на узкую, неприметную улочку. Здесь стоял один-единственный домик — маленький, двухэтажный. Буйно разросшиеся кусты и деревья окружали его с трех сторон. Улочка казалась глухой и заброшенной.

Домик и улица Айку сразу понравились. Как будто кусочек леса пришел сюда вслед за Райни, чтобы защитить их и уберечь от беды. Похоже, раньше он стоял на окраине, и когда город разросся, то тщательно обогнул своими постройками жилище Свершителя. Никто не хотел жить с ними рядом.

Эдвард отпер дверь и пропустил Айка вперед. Ему уже так хотелось бросить капусту, что он не мог думать ни о чем другом. Из передней дверной проем вел направо, в кухню. Айк зашел туда и вывалил кочаны в ящик с овощами. Он как раз растирал ноющие руки, когда Эдвард позвал его.

В передней отца не оказалось. Айка неприятно поразили её пустота и убогость. Дощатый пол, деревянная скамья, знававшая лучшие дни. Полочка для лампы, вся в пятнах масла и свечного жира. Из стены вместо крючков торчали ржавые гвозди. Айк повесил плащ на один из них и стянул сапоги. Лестница с рассохшимися, кривыми ступеньками вела на второй этаж.

В доме стоял сильный, неуловимо знакомый запах, и когда Айк поднялся по лестнице, сразу понял, почему. Большую комнату справа отец приспособил под мастерскую. Айк вошел и с удовольствием огляделся. Огромный стол, заставленный стеклянной посудой, пара стульев, в углу — остывший камин с тиглем. Дневной свет едва проникал в окно, покрытое толстым слоем копоти.

Айк почувствовал себя почти дома.

По левую сторону узкого коридора было что-то вроде спальни — на полу лежал большой матрас, одеяла и подушки. Широкая каминная полка служила отцу столом, судя по тому, сколько на ней валялось всякой всячины. Ни полок на стенах, ни тряпичного коврика на полу. Окна тоже не было, пахло лежалым бельем и старой соломой.

Эдвард вынимал из свертка вещи и раскладывал их на матрасе.

— Это тебе, — произнес он, не оборачиваясь, — будешь носить здесь, в городе. Переоденься.

Айк подошел поближе и не смог сдержать вздох восхищения. На матрасе лежали черная рубашка, штаны, куртка из мягкой черной кожи со множеством карманов. Новые сапоги и плащ, такой же, как у Эдварда, но без вышивки.

Одежда благоухала чистой тканью и новенькой кожей, и Айк заколебался — не вымыться ли сначала? Но искушение было слишком велико. Он в мгновение ока сбросил потрепанные штаны и рубашку и облачился во все это великолепие.

Айк ещё никогда не надевал совершенно новой одежды, да еще сшитой специально для него. Он носил старые вещи отца; некоторые остались еще со времен его детства и мать бережно хранила их все эти годы. Новая одежда стоила дорого.

Куртка и штаны оказались великоваты, но это нисколько не мешало. Айк чувствовал себя потрясающе и жалел лишь, что не может увидеть себя со стороны. Что бы ни случилось дальше, это стоило того, чтобы снова попасть в город, решил он.

«В самом деле? — прошептал внутренний голос. — Как думаешь, зачем отец привел тебя сюда? Черная одежда, такая же, как у него, это…»

Айк задвинул внутренний голос с его подозрениями куда подальше и еще раз оглядел себя. Эх, если бы Джори мог увидеть его! Айк тут же решил тайком захватить новую одежду в лес и показать другу.

Эдвард ковырялся в мастерской и не сразу поднял глаза на стоявшего в дверях сына.

— Чего тебе?

— Отец, спасибо! — смущенно произнес Айк. — Это так красиво!

— Что? А, ты про одежду! — Эдвард рассеянно передвигал стеклянные сосуды. — Таковы правила магистрата, это не я придумал.

Он пристальнее всмотрелся в радостно-оживленное лицо Айка и добавил не без досады:

— Иди-ка дрова колоть. А то, я смотрю, тебе кровь в голову ударила.

Айк отправился делать, что велено, но прежде решил все-таки переодеться. Колоть дрова в новом наряде казалось кощунством.

Задний двор пришелся ему по душе. С одной стороны к дому примыкал длинный, похожий на хлев сарай и поленница, с другой густо росли кусты и деревья. Летом листва наверняка полностью скрывала задний двор от посторонних глаз.

Айк обогнул колодец из грубого камня и подошел к поленнице. Толстый слой опилок и щепы приятно пружинил под ногами. Найти топор труда не составило — отец, как и Айк, прятал его между дровами.

Городская вонь здесь почти не ощущалась. Айк с удовольствием вдохнул полной грудью и принялся за дело.



Когда спустя час он вернулся, запыхавшийся, взмокший и по-прежнему страшно довольный, в доме стояла тишина. Айк сложил дрова у плиты и осторожно поднялся на второй этаж.

Эдвард спал, натянув на себя несколько одеял. Огонь в камине еле теплился.

Айк подбросил дров и задумался, чем бы заняться. В мастерской нашлись книги, но все они либо касались строения человека — на картинки не взглянешь без дрожи, — либо пестрили непонятными значками и символами.

Все же Айку попалось кое-что интересное. Ветхая книжица рассказывала о некоем существе с мохнатыми ножками, которое отправилось в путешествие в компании гномов. Сначала история не показалась Айку достойной внимания — море и корабли в ней не упоминались. Но, переворачивая последнюю страницу, он осознал, что с трудом разбирает написанное. За окном быстро темнело.

Эдвард все еще спал. А вот Айка, напротив, обуяла жажда деятельности. Он походил туда-сюда по коридорчику между спальней и мастерской, разминая затекшие мышцы. И неожиданно обнаружил еще одну дверь.

Украдкой глянув в сторону спальни, подергал за ручку — заперто. Ну, не очень-то и хотелось, подумал Айк и, чтобы развлечься, еще раз примерил обновки.

Может, прогуляться и посмотреть город? В конце концов он видел только площадь, рынок да главную улицу.

Как всегда, Айк принялся выполнять задуманное, не откладывая в долгий ящик. Он тихонько спустился по лестнице, натянул сапоги и новый плащ и выскользнул за дверь.

На улицах царил полумрак, но Айк не планировал уходить далеко. Хотел осмотреть окрестные улочки и вернуться, пока отец не заметил его отсутствие. Пройти по одной улице и, обогнув квартал, вернуться по соседней — проще простого!

Почти сразу Айк понял, что это неудачная идея. Темные, грязные улочки кривились туда и сюда, как ветви чахлого дерева. Карнизы домов нависали над головой, погружая во мрак и без того темную мостовую. Айк быстро потерял направление и начал плутать. Как горожанину все деревья в лесу кажутся одинаковыми, так и ему казалось, что дома ничем не отличаются друг от друга — уродливые темные громады. Мелькнет кое-где лучик света между закрытыми ставнями — и снова темнота.

Но хуже всего были не дома, а люди. Мимо Айка то и дело проскальзывали осторожные тени. Иногда попадался горожанин с фонарем; крохотный огонек трепетал за грязным стеклом и с трудом освещал даже самое себя. Разглядев черную одежду Айка, горожанин вздрагивал и побыстрее проскакивал мимо. Эти безмолвные исчезновения во мраке действовали на нервы сильнее, чем вонь.

Наконец Айк решил обратиться к кому-нибудь, хотя и понимал, что, скорее всего, ему не ответят. Но не бродить же до утра по этим гадким улицам!

Внезапно впереди раздался шум, и из-за угла вывалилась большая компания с факелами. Стало значительно светлее, и Айк слегка приободрился. Все-таки это такие же, как он, молодые ребята — должно быть они не так уж рвутся соблюдать все эти нелепые законы.

— Доброго вечера! — Внутри все сжалось — он впервые заговаривал с такой толпой народа. — Подскажите, пожалуйста, как отсюда попасть на главную улицу?

Едва он произнес первые слова, компания замерла; разговоры, шутки и смех смолкли, как по команде. После некоторого колебания факелы задвигались, заключая Айка в кольцо.

— Что это у нас? — произнес молодой, но какой-то расхлябанный голос. — Случаем, не детеныш Свершителя?

Компания захихикала, и кольцо неприятно сузилось. Лица скрывал мрак, лишь поблескивали глаза, точно у животных, вставших на задние лапы.

— Что, заблудился, детеныш?

— Я просто хочу попасть на главную улицу. — спокойно объяснил Айк, но взгляд его невольно метнулся по людской стене в поисках выхода. — Покажите, куда идти, и я уйду.

— О, куда идти, мы тебе покажем! — произнес голос с непонятным удовлетворением. — Разумеется, покажем! Отчего и не показать хорошему человеку?

Кто-то ударил Айка под колени. Он упал вперед и едва успел подставить руки, чтобы не шлепнуться лицом в грязь. Вокруг грянул визгливый хохот.

Грубая рука схватила Айка за связанные в хвост волосы, и потащила вверх. Он вскрикнул от боли, вцепился в эту руку, силясь вырваться из захвата. Огонь факела придвинулся к лицу, Айк чувствовал исходивший от него жар. И одновременно — мерзкий запах давно не мытого тела. Огромные глаза надвинулись на него из мрака.

— Каждый должен знать свое место, детеныш. Сегодня мы тебе покажем твое. Чтобы не расхаживал здесь так, будто имеешь на это право!

Айк закричал и ударил кулаком прямо в эти глаза. Послышалось проклятие, рука, державшая его, ослабла. Айк прыгнул вперед, налетел на кого-то и вместе с ним повалился на мостовую. Вскочил, вырвался из вцепившихся в него рук и бросился бежать.



«...И вот бегу я, Джори, а куда — сам не знаю. А эти за мной. И понимаю, что, если догонят, веселого будет мало. Особенно одежду жалко. Пусть заплатил магистрат, все равно, нельзя же ее портить в первый же день!

Но мне повезло — выскочил на главную улицу, а там патруль. Чудом не влетел в этих ребят. Они отпрыгнули от меня, как от Темного Лика и чуть не попадали — сильно пьяные были. Обернулся я, сзади никого. Ну и пошел домой — штаны и сапоги потихоньку от отца чистить.

Не сказать, чтобы я испугался, гонялись за мной частенько, ты знаешь. Гадко просто.

Ладно, как говорит Хэл, это все цветочки. Со мной тут пострашнее кое-что приключилось, Джори…»



На следующее утро выпал первый снег. Началось, как всегда, исподволь, отдельными невинными хлопьями — и через полчаса земля и небо слились в сплошную белую пелену.

Айк сидел у кухонного окна и с тревогой думал об Эйворе. Дирхель уехал, обещал вернуться ближе к Новогодью, и младший остался дома совсем один. То, что Айк теперь будет уходить в город с отцом, он воспринял с неожиданным мужеством, но такое... и взрослому не по себе в пустом доме, когда за стенами воет ветер и с размаху швыряет в окна ледяную крупу. А каково десятилетнему мальчишке с двумя маленькими сестрами в придачу?

Хотя сестры — это как раз хорошо, рассуждал Айк. Они помогут Эйвору продержаться.

Не только брат занимал его мысли. Внутренний голос не отставал, и отделаться от него уже не получалось. Айк понимал, что сам себя обманывает, а Дирхель говорил, что это худший вид лжи. Лжешь кому-то — искажаешь его картину мира, лжешь себе — искажаешь свою. А если не видишь мир таким, какой он на самом деле, можешь совершить крупную ошибку. Непоправимую ошибку.

Сейчас Айку казалось, что он близок к этому.

Зачем он все-таки понадобился отцу — здесь? Помогать в мастерской? Но для этой работы Эйвор подошел бы куда лучше. О чем отец говорил в ту ночь, когда ушли Джори и Крис? Им не стоит дружить — это Айк хорошо запомнил.

Но что он говорил до этого? Что-то о ремесле Свершителя... мол, никто не заставит Айка сразу исполнять... о деле, которое передается от отца к...

За окном мелькнула тень, и секунду спустя звякнул замок на входной двери. Перед уходом Эдвард запер Айка, и после вчерашнего приключения тот ничего не имел против.

Отец ввалился в кухню в снегу с головы до ног. Повесил мокрый плащ над плитой, сапоги пристроил чуть подальше, чтобы не покоробились. Раздраженно загремел посудой, налил в кружку ягодной воды.

Айк молча соорудил обед, но ел Эдвард плохо. Ковырял вареную картошку с молоком и смотрел в окно, в белую круговерть. Наконец угрюмо произнес:

— Придется остаться еще на день. И как бы не дольше. Как-то там Эйви, в такую метель…

Айк, мывший посуду в тазу, бросил на отца удивленный взгляд. Вот оно как — хоть он и делает вид, что ему наплевать на детей, а на самом деле переживает за Эйвора. Может, даже скучает по нему.

Айка охватило неожиданно теплое чувство к отцу. Хотел сказать, что, мол, ничего страшного, Эйви уже большой, колотых дров полно и вообще... но слова застыли у него на губах.

Эдвард сжимал в ладонях кружку с ягодной водой. Айк смотрел на его руки, и сердце его колотилось, как бешеное. В лунках ногтей и под ними запеклась кровь. Темные разводы покрывали тыльную сторону ладоней и запястья.

Руки у отца были все в крови, причем совсем недавно. В ледяной воде зимой не очень-то помоешься, а горячей, видимо, не нашлось.

На Айка накатила тошнота, еще чуть-чуть — и весь немудрящий обед окажется на полу. Он положил недомытую миску и вышел из кухни, стараясь двигаться не быстрее обычного. На крыльце долго хватал ртом морозный воздух вперемешку со снегом. Старался думать о Джори, об Эйворе и сестрах, о доме в лесу. Это помогло, дурнота вроде бы отступила.

Тогда, летом, крови было полно. Отец даже шагнул назад, чтобы она не запачкала его сапоги.

Раз! — и Айка все-таки вывернуло на снег у крыльца. Он едва не заревел от обиды и отвращения. Да что с ним такое, в конце-то концов? Когда забиваешь коз по осени, руки тоже чистыми не остаются.

«Да, но коз забивают для еды, а это...»

Айк отмахнулся от внутреннего голоса, как от назойливого комара. Сжевал горсть снега и поспешно вошел в дом. Еще не хватало, чтобы отец нашел его здесь в таком виде.



К вечеру буран усилился.

Айк проснулся среди ночи, как от толчка, и не сразу понял, где он. Камин почти потух, он встал подбросить дров и тут заметил, что отца рядом нет.

Несмотря на всю смелость, которой так завидовал Джори, ему стало очень не по себе. Когда отец уходил из дома днем — еще куда ни шло, но ночью? Куда его поволокло в этакую погоду?

Айк положил на угли пару толстых поленьев и лег, но сон не шел. Он вслушивался в завывания ветра, и воображение подкидывало картины одна другой страшнее. Так человек, разбуженный подозрительным звуком, лежит и напряженно ждет его повторения. Боится и одновременно почти желает, чтобы его опасения подтвердились.

Подозрительный звук и впрямь прозвучал; задремавший Айк вздрогнул всем телом. Приподнялся, вслушиваясь в ночь.

Вот опять!

Звук шел изнутри дома. Снизу, из кухни.

Металлический лязг.

Айк мигом оказался на ногах, сердце совершило немыслимый скачок из груди до самой макушки.

Грабители? Да ну, бред. В дом Свершителя воры полезли бы в последнюю очередь.

Айк зябко поежился. Но нельзя же торчать здесь и ничего не делать! Теперь это и его дом тоже, он обязан его защищать.

Айк бесшумно прокрался к лестнице. Дощатый пол обжигал холодом, но он даже не поморщился. Свесился через перила, пытаясь разглядеть, что происходит в кухне.

Оттуда падал слабый свет. В проеме открытой двери двигалась чья-то тень. Снова раздалось слабое позвякиванье — как будто кто-то перебирает связку ключей в поисках нужного.

Ветер с такой силой ударил во входную дверь, что она жалобно заскрипела. Айк бросил на нее испуганный взгляд и тут заметил на полу в передней сапоги отца.

Его затопило громадное облегчение, смешанное с любопытством. Если это отец, то куда и зачем он уходил ночью? И что он делает?

«Ты правда хочешь знать, Айки? — ехидно поинтересовался внутренний голос. — Ты уже обжегся на этом, и все мало?»

Айк заколебался, но лишь на миг. Ну что там может быть такого страшного? Если он уйдет сейчас, любопытство его доконает. Лучше взглянуть, убедиться, что все в порядке, и пойти спокойно спать.

Наступая на ступеньки ближе к стене, чтобы они не скрипели, он тихонько спустился до середины лестницы. Еще шаг — и вот она, дверь в кухню.

С бухающим сердцем Айк выглянул из-за косяка и тут же отпрянул назад. Отец сидел на низкой скамеечке, перед ним на полу стояла большая миска. Слышался слабый плеск воды и металлический лязг.

Набравшись смелости, Айк выглянул еще раз. Отец вряд ли его заметит — он сидел боком к двери. Но что же он, во имя Всемогущего, делает? И тут что-то слабо блеснуло, точно чешуя пойманной рыбы.

У ног Эдварда лежал кусок ткани, весь в грязных разводах, а на нем — непонятные, невиданные вещи. Одни напоминали по форме ножи, другие — диковинные вилки, третьи не походили вообще ни на что. Их стальной блеск приглушали темные, несомненно кровавые пятна — этот влажный, тошнотворно-багровый цвет ни с чем не спутаешь.

Эдвард брал предметы по одному и тщательно отмывал. Затем вытирал сухой тканью, внимательно осматривал и откладывал в сторону. Процесс этот, судя по всему, поглотил его полностью — он даже не услышал сдавленный звук, который вырвался у Айка при виде этого зрелища.

Отец словно побывал на бойне. Но зачем ему все эти... штуки? И почему ночью?

Голова у Айка шла кругом. И тут он понял, что ему надо выйти по кое-какой надобности. Ну и конечно, стоило подумать об этом, сразу захотелось, хоть тресни. Секунду назад вообще не требовалось, а теперь вынь да положь.

Айк слегка заметался, но тут же решил подняться и с шумом спуститься. Как будто он только что проснулся. Отец успеет спрятать непонятные штуковины, если не захочет, чтобы он их увидел.

Он ступил на первую ступеньку лестницы, и тут голос отца приморозил его к месту:

— Подойди, если хочешь.

Айк медленно снял ногу со ступеньки и внезапно осознал, как холодно стоять босиком на голом полу. Должно быть, от этого его так зазнобило.

Подходить совсем не хотелось. Чем меньше он узнает о работе отца, тем спокойнее будет спать. Но как уйдешь? Вдруг отец решит, что он струсил!

Эта мысль буквально выпихнула Айка из-за косяка. Он остановился посреди кухни, переступая с ноги на ногу и стараясь не смотреть вниз.

Эдвард продолжал свое занятие, словно ничего не случилось, на сына и не взглянул. Сказал только:

— Накинь плащ, простудишься.

Айк взял в передней плащ и устроился на табурете у окна. В кухне резко пахло кровью, но, как ни странно, запах тошноты не вызывал. Главное было не смотреть.

Лампа стояла на полу, рядом с миской и по стенам кухни протянулись замысловатые тени. Айк рассеянно изучал их и так увлекся, что вздрогнул, когда Эдвард произнес:

— Ну?

Свет падал на его лицо снизу, придавая ему зловещее выражение.

Айк поерзал на стуле.

— Э-э-э... что?

— Разве ты не хочешь спросить, что все это значит? Ты же поэтому подсматривал за мной?

Айк и думать забыл о том, что хотел по нужде.

— Я... то есть, ты не обязан ничего объяснять, — пробормотал он. И словно наяву услышал въедливое хихиканье внутреннего голоса.

Эдвард нетерпеливо вздохнул.

— Это хирургические инструменты, с их помощью я лечу людей. Иногда болезнь такого свойства, что необходимо вмешательство, так сказать... извне.

Айк охнул и закашлялся, чтобы это скрыть.

— И люди... обращаются к тебе? — недоверчиво спросил он. — Ты же говорил, они и прикасаться к нам брезгуют.

— Так и есть. Но местный лекарь лечит лишь самые простые болезни. Если случается что-то вроде этого, — и Эдвард кивнул на грязные инструменты, — он и пробовать не станет. Мол, все в воле Всемогущего.

— А ты? — Айк в упор посмотрел на отца. Тот по-прежнему сидел на скамеечке и смотрел на сына снизу вверх. Эта непривычная позиция придавала Айку смелости, но внутри у него все дрожало, как туго свернутая пружина.

— А я Свершитель, — усмехнулся Эдвард, — мне терять нечего. Поэтому я пробую, всегда. И иногда получается.

— И часто они тебя зовут?

— Часто. Говорю же, наш лекарь, дай ему Всемогущий здоровья, мало на что годится. Думаю, в городе и окрестностях не наберется и десятка семей, кто бы не просил моей помощи.

— Отец, но... почему? — Айк сам удивился тому, что спросил.

— Почему — что?

— Почему ты помогаешь им? Зачем? Ведь они ненавидят тебя!

— Ах, это! — Суровое лицо Эдварда вдруг смягчилось. — Это не ненависть, а такая традиция. Вроде игры. Днем друг перед другом люди делают вид, что им противно даже коснуться нас. Но когда на кону жизнь их близких, все меняется. И правила становятся не так уж важны.

«Не для всех», — подумал Айк, вспомнив Лэнда Холланда.

— Поэтому они и приходят ночью?

— Ну да. Так сказать, дань благопристойности. Тогда можно сделать вид, будто ничего не было, и при свете дня с чистой совестью не замечать меня и дальше. — Эдвард произнес эти слова равнодушным тоном, но в глазах вспыхнула боль. Боль и какое-то странное удовлетворение.

Айк решил, что ему показалось, но нет. Он уже видел этот лихорадочный блеск — в глазах Эйвора, когда вытаскивал того из реки.

Он в смущении отвел взгляд. На мновение ему открылась бездна, во мраке которой одиноко жила душа Эдварда. И увиденное не приблизило его к ответам — лишь породило новые вопросы.



«...Словом, Джори, это полный бред! С лекарствами та же история. Отец относит их в лавку снадобий — по ночам, словно краденое сбывает. И все делают вид, будто не знают, кто их готовит.

Согласись, в этом есть что-то неправильное — наказывать людей так, чтобы все видели, а помогать им ночью, тайком. Кто придумал такие глупые законы?

Завтра мы возвращаемся в лес, и, думаю, это придется делать часто. Эйвор один не справится с хозяйством.

До встречи, надеюсь, скорой!

Айк».



— Айки-и-и! — Эйвор с разбегу прыгнул брату на шею и чуть не сбил его с ног, поскользнувшись на обледеневшем настиле. — Наконец-то! Я так скучал, ужасно-ужасно скучал!

Айк со смехом обнял его.

— Веточка, прошло всего несколько дней! Всемогущий, ты такой тяжелый! Слезай давай!

Эдвард, проходя мимо братьев, молча потрепал Эйвора по плечу — чуть ли не единственное проявление нежных чувств, какое он себе позволял по отношению к сыновьям. Айк помнил и иные времена, но молчал о них, понимая, что уже ничего не вернешь.

Тем не менее Эйвор покраснел от удовольствия и выглядел счастливым. Мэйди и Лу выглядывали из приоткрытой двери, точно пугливые зверюшки. Когда Эдвард подошел к крыльцу, их смуглые рожицы исчезли, и послышался быстрый топот ног.

— Ну, как вы тут одни зимуете? — поинтересовался Айк. Эйвор крепко держался за его руку. — Давай, рассказывай!

Буран унялся, но снега в лесу намело аж до колен, и переход дался Айку нелегко. Хотелось поесть и немного вздремнуть, но у него было неотложное дело.

— Пробегусь до деревни, — он прошел на кухню и принялся набивать рот холодной вареной картошкой вприкуску с луком, — отнесу Джори письмо и вернусь.

— Письмо? — с интересом переспросил Эйвор.. — Это как? Дай взглянуть!

Айк развернул бумагу и показал. Издали, разумеется — он не собирался посвящать Эйвора в события последних дней.

Глаза младшего азартно вспыхнули.

— Ух ты, здорово! А я могу написать письмо?

— Кому? — удивился Айк.

Эйвор задумался, но тут же просиял.

— Крис! Я напишу ей! Мы так давно не виделись!

Айк с трудом подавил смех.

— Эйви, это же долго и трудно! А я хочу вернуться до того, как отец проснется.

— Да ладно, чего там трудного! Я быстро напишу!

Айк покачал головой, но не стал спорить. Закончил с едой, вымыл руки, чтобы не испачкать бумагу. Эйвор рядом с ним подпрыгивал от нетерпения.

В библиотеке нашлось все необходимое. Склоняясь над плечом брата, Айк вспомнил маму. Она так же смотрела им через плечо, когда учила писать.

Когда мама была жива, они регулярно упражнялись в письме, и у Эйвора получалось лучше всех — ему вообще хорошо удавалась мелкая, кропотливая работа. Вероятно, он решил, что сейчас возьмет в руки перо и сразу начнет писать, как раньше, подумалось Айку.

Он не стал разубеждать брата — скоро сам все поймет. Айк перепортил кучу бумаги и весь перепачкался, прежде чем смог нацарапать хоть несколько строк без грязи. И чем сильнее торопился, тем хуже получалось. В конце концов он приучил себя сдерживаться и писать медленно и аккуратно.

Эйвору ни за что не взять это дело с наскока, и Айк не стал дожидаться момента, когда брат треснет дверью библиотеки и прибежит весь в слезах. Потихоньку выскользнул из дома и пошел к деревне. Совесть, конечно, его слегка мучила, но только слегка. Мысли о возможной встрече с Джори затмевали все.

Но ему не повезло. Он напрасно прождал целый час у заснеженного забора, надеясь, что Джори или Крис появятся во дворе. Страшно замерз и еле дотащился до дома. Облака то набегали на луну, то откатывались прочь, и заснеженный лес то угасал, то вспыхивал вновь белым сиянием. Деревья расчертили снег хитросплетением теней.

К тому моменту, как Айк открыл калитку и ввалился во двор, он совершенно окоченел и хотел лишь одного — лечь на ковре у камина и закрыть глаза. Негнущимися пальцами стащил плащ, сапоги, окунулся в блаженное тепло дома... и замер.

У камина кто-то сидел. На один безумный миг Айк подумал, что это Джори. Что он нашел письмо и каким-то образом... но фигура шевельнулась, и наваждение рассеялось. Это был Эйвор.

— Куда ты пропал? — дрожащим голосом произнес он. — Я вышел, а тебя нет... я ждал, ждал…

Айк почти упал на ковер и протянул к огню руки.

— Как ты мог уйти вот так? — Голос Эйвора окреп и обрел неожиданно гневные нотки. — Как ты мог? Ты же обещал, что больше никогда не уйдешь без меня!

«Но теперь я все равно буду постоянно уходить без тебя, — хотелось сказать Айку, — так может, ну его, это обещание?» Но сил не было даже на это. Уставшее тело отогревалось, и сознание все дальше уплывало в дремоту. Он свернулся калачиком на ковре, спиной к камину.

Эйвор сидел рядом, сдвинув тонкие брови к переносице, и молча смотрел на старшего. Потом резко вскочил и направился к лестнице. Замер на первой ступеньке. Обернулся.

Лицо его вдруг пугающе переменилось. Одна за другой по нему пробегали гримасы, все более дикие в своей необузданности. Казалось невероятным, что вся эта гамма чувств — злоба, боль, обида и какая-то сумасшедшая нежность — отражается на лице десятилетнего мальчика.

Айк вздрогнул и приподнял голову. Но все исчезло так же быстро, как и появилось. Медленно, словно его притягивало невидимой нитью, Эйвор вернулся к брату. Лег рядом и крепко прижался к нему.

Сердце Айка испуганно колотилось. Казалось, что-то прошло мимо, что-то чужое. Словно на миг они с Эйвором оказались не одни, и этого мига хватило, чтобы испытать укол настоящего ужаса.

Но брат обнимал его, живой, теплый, и наваждение рассеялось.

«Померещилось. Приснится же такое!»

Айк глубоко вздохнул от облегчения и погрузился в сон.



«Новогодье — забавный праздник, правда, Айки? Странно приветствовать новый год зимой. Он же наступает весной, когда все пробуждается к жизни! Мама говорит, праздновать зимой — это древний обычай, и никто не помнит, откуда он взялся.

Крис совсем поправилась, ходит по дому. Рвется и на улицу, но мама ее не выпускает. Так что она сидит у окна целыми днями, шьет и злится на весь свет.

Я все думаю о нашем разговоре — когда ты спросил, чем бы я хотел заниматься. Если честно, с кузнечным ремеслом у меня не ладится. Я давно помогаю отцу и вообще с детства в кузне. Вроде бы должен многое без слов понимать, но до сих пор часто ошибаюсь.

Я стараюсь сосредоточиться. Повторяю себе: надо выучиться, надо помогать семье. Но сложно думать обо всем этом. Правда, я умею читать и писать, но отец считает все это «бумагомарание» ерундой. Мол, настоящему мужчине стыдно им заниматься. А мне нравится.

Расскажи, как там, в городе? Надеюсь, совсем скоро мы сможем поговорить, как раньше.

Джорний».



— Айк! Подойди сюда!

Айк спрятал незаконченное письмо и вскочил.

Эдвард сидел за столом в мастерской, слегка раскачиваясь на колченогом стуле. К вечеру мороз усилился, но от камина расходились волны приятного тепла. На столе горело несколько толстых свечей и склянки сверкали, точно груда драгоценностей.

На третий вечер после возвращения в город Айк так томился скукой, что, закончив писать письмо Джори, сразу принялся за следующее. Занятие это, весьма трудоемкое, нисколько не надоедало; ему нравилось облекать мысли в слова. Но, конечно, письма не могли заменить беседы с Джори.

— Садись. — Эдвард кивнул на второй стул и протянул Айку большой лист бумаги.

Бумага была красивая — тяжелая, гладкая и блестящая. Строчки текста ровные, четкие, без единой помарки. Айк невольно позавидовал такому умелому писцу.

— Ты читай! — заметил Эдвард. Восторг сына не произвел на него впечатления.

Айк и вправду уже десятый раз пробегал глазами по строчкам, просто восхищаясь красотой почерка. Он сосредоточился, но текст послания не стал понятнее.

Он гласил, что по решению магистрата Николас Гранье, торговец зеленью, и его жена Ида приговариваются к наказанию за мошенничество на рынке. Каждому причитается по десять ударов плетью, после чего они могут быть свободны.

Айк перечитал бумагу и недоуменно посмотрел на отца. Тот слегка приподнял брови.

— Тебе что-то непонятно?

— Да… — Непонятно было все, и Айк начал с самого простого. — Что такое плеть?

Эдвард поднялся, взял свечу и кивком велел следовать за ним.

Они подошли к двери в конце коридора, которая так тревожила живое воображение Айка. Эдвард отпер ее, и они вошли.

Здесь тоже не было окна, пахло пылью и затхлостью. Вначале Айк не мог ничего разглядеть за пределами мутного кружка света от свечи отца. А потом увидел — и почувствовал, как холодеет в груди.

На стенах комнаты в специальных зажимах висело оружие — мечи разных форм и размеров, безупречно начищенные, яркие. Один громадный двуручный меч казался до ужаса знакомым.

Если бы Айку показали подобную коллекцию год назад, он пришел бы в полный восторг. Но сейчас чувствовал лишь тошноту и отвращение. Он не мог поверить, что считал такими прекрасными орудия убийств и мучений.

— С сегодняшнего дня, — произнес Эдвард у него за спиной, — начинается твое обучение. Ты спрашивал, что такое плеть — смотри!

Предмет, который отец снял со стены и протянул Айку, тоже показался знакомым. Такими они подгоняли коз, когда те артачились и не шли в загон. Но, в отличие от обычной палки с привязанной к ней веревкой, эта вещь была сплетена из полосок кожи и утончалась к концу. Толстый конец удобно ложился в ладонь.

Посреди комнаты стояла прямоугольная деревянная рама, а на ней... Айк вздрогнул, но тут же понял, что не ошибся. На раме висело грубое подобие человеческой фигуры, сделанной из набитых соломой мешков.

Эдвард взял плеть из руки сына.

— Отойди чуть назад и смотри внимательно, — велел он и, резко взмахнув плетью, нанес несколько ударов по «спине» чучела. От жуткого свиста рассекаемого воздуха у Айка по телу побежали мурашки. И не только из-за звука — вся эта полутемная комната производила мерзкое, пугающее впечатление. Как будто вошел в пещеру людоеда — то, что человеческих костей не видно, вовсе не означает, что их тут нет.

— Теперь ты, — произнес отец, и Айк вздрогнул, словно очнувшись от сна, который начал принимать неприятный оттенок кошмара.

Однако этот сон заканчиваться не собирался.

— А? Что?

Эдвард стоял рядом и протягивал плеть рукоятью вперед. Айк машинально взял ее.

— Для начала — набивай руку, — пояснил Эдвард и указал на тряпичную фигуру, — научись попадать десять раз подряд в одно и то же место. Тогда я покажу, как бить правильно, чтобы человек своими ногами ушел.

Айк ничего не понял. Голова у него слегка кружилась от спертого воздуха — свеча начала чадить.

— Э-э-э... в каком смысле, своими ногами? Как же он еще пойдет?

Эдвард усмехнулся, и в его смуглом, скуластом лице появилось нечто такое, отчего у Айка кровь застыла в жилах.

— Смотря как бить. Среди нашего брата, Свершителя, попадаются мастера — в три удара человека на Тот Берег отправляют.

Такой безмерный, всепоглощающий ужас, какой охватил Айка, он испытал лишь однажды — в ту грозовую ночь, у горящего дерева. И, как тогда дерево, сейчас возвышался над ним отец — могучий, безжалостный, неумолимый. Айк хотел бежать, но ноги словно приросли к полу.

— Завтра, разумеется, ничего подобного не случится, — произнес Эдвард обычным тоном, — эти двое — просто мелкие воришки. Получат по десять ударов и за пару дней оклемаются.

Кошмарное наваждение рассеялось. Комната опять стала обычной мрачной комнатой, а не Обителью Зла. Отец больше не напоминал Черного Властелина.

Айк с шумом выдохнул — его трясло. Все тело покрылось липкой испариной, точно его макнули в воду.

— Я никогда не бью в полную силу, — продолжал Эдвард, — магистрат по этому поводу постоянно в претензии. Мол, пользы нет от такого наказания, страха не внушает. Ну да Всемогущий им судья.

Айк кое-как собрался с мыслями.

— А завтра, — голос как-то не звучал, и он откашлялся, — мне придется... бить этих людей?

По лицу Эдварда опять скользнула усмешка, но уже не такая пугающая.

— Нет. Завтра ты пойдешь со мной, чтобы смотреть и учиться.

Айк считал себя тугодумом — не то что Эйвор, с его быстрым умом. Но в этот миг в голове словно зажегся яркий свет, и эта вспышка осветила все части головоломки, заставив их сложиться в правильную картину.

В картину, от которой Айк отворачивался, не желал признавать ее существование. Он не верил. Не мог и не хотел верить.

Но теперь от правды уже не скроешься.

Сначала смотреть и учиться бить, а затем отец так же спокойно, как сейчас плеть, вложит ему в руки меч! Айк посмотрел на свои руки, слишком крупные и сильные для двенадцатилетнего. И вдруг почувствовал, что страх уходит, а его место занимает другое чувство.

Он поднял голову и взглянул в глаза отцу.

— Так значит... для этого ты взял меня в город? Ты хочешь, чтобы я стал таким же, как ты?

Последняя фраза прозвучала как обвинение, а не вопрос, но Эдвард даже ухом не повел. Хладнокровие его было непробиваемо. Он с легкостью выдержал взгляд сына и просто ответил:

— Айк, ты родился, чтобы стать таким, как я. Эйвору лучше дается лекарское дело. Им он и займется, когда я уйду на покой. А ты силен, крепок и духом, и телом. Ремесло Свершителя как раз для тебя.

— Как раз для меня?!

Айк отшвырнул плеть и попятился от отца. Эдвард не рассердился и смотрел на сына по-прежнему спокойно. Как на букашку, упавшую в лужу. Она еще дергается, сучит лапками, но участь ее решена.

Айку пришлось ухватиться за косяк, чтобы удержаться на ногах.

— А если я не хочу все это делать? — дрожащим голосом произнес он.

Эдвард пожал плечами.

— Прости, но выбора у тебя нет. Вся наша семья — Свершители, Айк. Мы не имеем права заниматься ничем другим, такой закон. Мой отец был Свершителем, и твои дети, если они у тебя будут, продолжат наше дело. Так уж заведено.

В продолжение этой тирады Айк опускал голову все ниже, словно слова отца придавливали его к земле.

— Кроме того, — продолжал Эдвард, ободренный молчанием сына, — ты сможешь стать полноправным Свершителем, лишь когда повзрослеешь. Но тренироваться и учиться надо уже сейчас. Дело это не такое простое, как может показаться на первый взгляд…

— Нет! — выкрикнул Айк. Вопль, казалось, ударился о стены комнаты, отскочил и ударился снова. — Нет, нет, нет! Я не буду! Ты меня не заставишь!

Лицо Эдварда стало жестким. Он поднял с пола плеть, и Айк мгновенно принял оборонительную позу.

Но Эдвард и не подумал его бить. Он повесил плеть на вбитый в стену крюк и двинулся прямо на Айка; тому волей-неволей пришлось попятиться в коридор. Эдвард закрыл дверь и запер ее.

— Иди спать, — жестко произнес он, — и не устраивай здесь истерику, как несмышленый младенец. Это судьба, и от нее не уйдешь. Чем быстрее ты с этим примиришься, тем будет легче.

Эдвард прошел в мастерскую и закрыл дверь.

Айк остался стоять на месте, дрожа и всхлипывая. Он и не заметил, в какой момент заревел и теперь ненавидел себя за это.

Идти спать? Спать?! Да он сейчас разгромит весь дом, к Темному, разломает и спалит дотла! Тогда и посмотрим, кто тут кому должен!

Айк с грохотом сбежал вниз по лестнице и выскочил на крыльцо. Треснул дверью так, что у отца, наверное, все склянки со стола попадали. Ну и пусть!

Стемнело, снова пошел снег. Крупные хлопья мягко, бесшумно опускались на волосы и плечи Айка. Кулаки его судорожно сжимались, дыхание прерывалось всхлипываниями. Хотелось уйти, просто уйти прочь от всего этого.

Но недремлющий страж, охранявший его в минуты гнева и отчаяния, напоминал, как опасно бродить по городу в темноте. И Айку не хотелось снова попасться в руки каким-нибудь бездельникам. Во второй раз могло и не повезти.

Тут снова накатила ярость, слепая, разрушительная.

Как с ним могло случиться такое? Он всегда, всегда поступал правильно! Заботился об Эйворе и сестрах, слушался отца и старался быть хорошим человеком, как хотела мама. И вот так Всемогущий наградил его за старания!

Жгучее бешенство требовало выхода. Не помня себя, Айк бросился на задний двор, схватил полено и принялся со всей силы лупить им по колоде для колки дров.

Никогда еще он не впадал в такое неистовство. Казалось, все пережитое — смерть матери, одинокая жизнь в лесу с малышами, страх перед отцом, разлука с Джори — слилось в один безумный протест. Он хотел разнести на куски весь мир... но в глубине души по-прежнему понимал — это нехорошо. Неправильно.

Айк остановился, когда уже не мог поднять руки. От него валил пар, пот заливал глаза. Полено измочалилось в клочья, на колоде осталась глубокая вмятина. Айк отбросил искореженное полено, сел на колоду и заревел.

— Я не могу, не могу! — повторял он раз за разом, рыдания душили его. А снег все падал и падал на склоненную голову, на руки, дрожавшие от усталости. — Я не выдержу, Джори!

Он не замечал, кому изливает горе. Да и не все ли равно? Каждый в итоге остается один на один со своими напастями.