3

«В конце концов, ничего ужасного не случится! — уговаривал себя Айк в сотый раз, натягивая холодную с ночи одежду, — посмотрю и сразу назад. Отец меня и не заметит».

Эдвард уже завтракал — Айк слышал, как тот тихо двигается по кухне. Почему-то он всегда уходил в город незадолго до рассвета, украдкой, точно вор.

Айк сидел на постели, прислушивался и ждал. Биение сердца ощущалось всей кожей, руки заледенели. Но вот мягко стукнула входная дверь, а затем дверь мастерской, где отец хранил свою котомку.

«Пора!»

Небо над лесом только-только начинало светлеть. Все предметы в комнате медленно обретали привычные очертания.

Айк глубоко вздохнул, бросил виноватый взгляд на крепко спящего Эйвора и бесшумно открыл окно. Пахнуло свежей холодной листвой и влажным деревом. Айк влез на подоконник и увидел, как закрывается калитка за спиной отца.

Комната, где жили братья, была угловой; Айк дотянулся до стыка бревен и ловко перебросил тело на них. Пальцы скользнули по мокрому от росы дереву, и он чуть не полетел на землю. Удержался в последний миг, прижался к холодной стене. Сердце громыхало в ушах. Стараясь не пыхтеть слишком громко, спустился по стыкам бревен, как по лестнице.

Небо стремительно наливалось голубизной, полумрак отступал, и Айк рассчитывал быстро догнать отца. Но минуты утекали одна за другой, а того все не было видно. Он явно воспользовался одной из тайных троп, которые веером расходились во все стороны от дома. Не только братья прокладывали их — Эдвард тоже провел детство в этом лесу.

От холода и возбуждения Айка била крупная дрожь. Он примерно представлял, куда ушел отец, и следовал той же тропой. Впрочем, тропа — это громко сказано, посторонний человек не разглядел бы ее в этой чаще.

Время от времени Айк замирал на месте и прислушивался. В вышине дрожали извивы птичьих голосов; замирали, переплетались, точно струи льющейся воды. Шорох листьев и хруст подлеска указывал направление. Правда, порой приходилось стоять минуту-две, прежде чем удавалось что-то услышать.

В один из таких моментов Айку показалось, что все безнадежно, ему не нагнать отца. В душу закралось предательское облегчение. Можно спокойно вернуться к завтраку, никто ничего не узнает. Для очистки совести Айк прикрыл глаза, еще раз напряг слух. И — вот незадача! — на грани слышимости уловил потрескивание лесной подстилки под торопливыми шагами.

Так они шли около часа; когда впереди показался просвет, Айк невольно ускорил шаг. Он дрожал, одежда промокла от росы. Легкий ветерок подсказывал, что впереди открытое пространство. Айк спрятался за деревом и взглянул сквозь ветви кустов.

Он увидел небольшую, почти идеально круглую полянку. Посередине росло дерево, при виде которого сердце Айка дернулось и пропустило удар.

Лесной исполин вонзался в небо, подобно копью. Таких деревьев Айк еще не встречал — вдвоем с Эйвором они не смогли бы обхватить ствол у основания. Затылок заломило, когда Айк запрокинул голову, разглядывая крону. Она сильно поредела от старости, совсем как шевелюра у пожилого человека. Но каждая ветвь была так же толста, как бревна в стенах дома Райни.

Айк так засмотрелся на это чудо, что не сразу заметил отца. Тот стоял у подножия дерева и напряженно вглядывался в лес.

Айк замер, стараясь дышать потише. Мысли пульсировали в такт бешеным толчкам сердца. Что, если отец увидит его? И если это случится, что сказать в свое оправдание?

Казалось, прошла вечность, прежде чем Эдвард отвернулся и скрылся в лесной чаще. Айк перевел дух, подождал немного для верности и вышел на поляну. Надо быть осторожнее, не приближаться к отцу. Достаточно слышать его шаги.

Прежде чем уйти, Айк еще раз оглянулся, чтобы полюбоваться на невероятное дерево.

После восхода заметно потеплело, пение птиц сливалось в оглушительный хор. Лес словно раздвинулся, стал просторным и светлым. В лучах утреннего солнца он был сказочно прекрасен. Ярко-изумрудный мох пружинил под ногами, а деревья возвышались, как колонны древнего храма.

Но Айк, поглощенный одной мыслью — не попасться на глаза отцу — досадовал, что лес поредел. Густая чаща скрывала его присутствие, но теперь если Эдвард обернется, то сразу увидит сына, даже на значительном расстоянии.

Айк страшно устал — не столько от долгого пути, сколько от страха разоблачения; он уже двадцать раз пожалел, что ввязался в эту историю. Но не поворачивать же назад теперь, когда он так близок к цели!

Он торопился догнать отца и не позавтракал, даже не попил воды; голод и жажда мучили его все сильнее. Эйвор наверняка проснулся и с ума сходит от беспокойства. Айк оставил ему записку с просьбой покормить коз и выгнать их в загон. Но вряд ли она его утешит.

При мысли о брате Айк остро ощутил одиночество, и желание вернуться всколыхнулось в нем с новой силой. Заблудиться он не боялся, дорога по лесу всегда легко запоминалась. Но еще ни разу в жизни он не оказывался так далеко от дома. Да и лес чужой, незнакомый, и нечего ждать от него поддержки.

Тем временем отец миновал последние деревья и начал быстро удаляться. Айк подобрался к краю леса и выглянул из-за толстого ствола. Увиденное так его поразило, что несколько минут он не мог тронуться с места. Только смотрел, широко распахнув глаза и приоткрыв рот от восхищения.

Лес тянулся вправо и влево, словно его обрезали ножом. На равнине раскинулся город, обнесенный бревенчатой крепостной стеной. Огромные деревянные ворота были распахнуты настежь; в них вереницей втягивались телеги, пеший и конный народ. Шум стоял такой, будто над городом повис рой огромных пчел.

Размерами и красотой город превосходил самые смелые ожидания Айка. Стена с дозорными башнями по краям была не менее десяти метров в высоту. Ее окружал ров и оборонительный вал. Разбойничьи набеги давно превратились в страшные сказки для детей, необходимость в укреплениях отпала. И вал, и когда-то глубокий ров осыпались и заросли травой. Но стены, башни и ворота содержались в относительном порядке.

На поле ржавело множество мобов. Cтолько в одном месте Айк видел впервые. Здесь были и маленькие, и огромные, высотой с небольшое дерево. Вокруг них мирно паслись черно-белые коровы и разномастные лошади. Солнце еще не иссушило траву, и она хранила тот свежий, зеленовато-серебристый цвет, какой можно увидеть лишь весной. Розовые цветки душистого горошка, лютики и нежно-голубая вероника заткали этот зеленый ковер ярким узором.

А еще по всему полю виднелись развалины домов. В некоторых стенах сохранились оконные проемы, в них торчали помутневшие осколки стекла, точно оскаленные зубы мертвых животных. Замшелые фундаменты заросли кустами и молодыми деревьями. Лес медленно, но верно захватывал древние строения, и было ясно, что в конце концов от них ничего не останется.

Эдвард быстро шел к городу, огибая развалины и останки мобов; высокая трава хлестала его по сапогам. Еще пара минут — и он затеряется в потоке телег и обозов.

Айк запаниковал. Город так велик! Если он не нагонит отца сейчас, то уже ни за что его не найдет!

Забыв об осторожности, он выскочил из леса и помчался через поле. И тут почувствовал под ногами что-то необычное. Между пучками травы виднелась ровная серая поверхность. Она сильно потрескалась, но оставалась прочной и бежать по ней было очень приятно.

Древняя дорога! Вероятно, в лесу их затянуло дерном, а здесь нет.

Айк не смог удержаться от искушения потрогать удивительное покрытие. Оно было шершавым и теплым от солнца. И тут в траве справа мелькнуло что-то длинное, темное. Айк не успел сообразить, что это, как тело само отпрыгнуло назад.

Черная полоса не двигалась. Мертвая змея?

Айк присмотрелся и шумно выдохнул. Обычный корд — но почему он лежит здесь, посреди поля?

Айк называл это кордом, а Дирхель, который приносил его из Хранилищ, — «вечной веревкой». Он был сплетен из металлических нитей и покрыт неизвестным веществом, плотным и гладким наощупь.

Разной толщины и гибкости, корды не рвались и не гнили от непогоды. Из самых тоненьких Эйвор плел свои «индейские» украшения и корзинки для всяких мелочей. Толстые шли на починку хозяйственных построек; обмотанные ими ручки инструментов не скользили в руке и служили дольше.

Одним словом, незаменимая в хозяйстве вещь, и Айк машинально нагнулся, чтобы поднять его и смотать. И тут же опомнился.

Что он делает? Надо догнать отца!

Он помчался вперед и через минуту достиг дороги. Пристроился за какой-то телегой, не замечая недоуменных взглядов окружающих.

Город надвинулся на него, но Айк успел заметить черный с желтым плащ отца, мелькнувший в проеме ворот. Теперь главное — следовать за ним, ни на что не отвлекаясь.



Легко сказать!

Айк крутил головой и так часто открывал в изумлении рот, что шею и челюсти заломило от напряжения.

Да, в городе было на что посмотреть! Дома в два-три этажа, деревянные или каменные, нависали над улицами, маленькие и узкие окна напоминали бойницы. Повсюду какие-то лавки, разносчики с лотками, разноцветные вывески.

Айк привык к ровному, мягкому шуму леса, и громыхание копыт и тележных колес по булыжнику казалось оглушительным. Людей было пугающе много. Сколько же их здесь живет — сотни, тысячи? Они толкали друг друга, ругались и болтали так громко, что Айк поражался, как они не охрипнут.

Большинство горожан носило знакомую Айку одежду. Мужчины — простые штаны и рубашки со шнуровкой спереди, женщины — юбки и цветастые блузы или полотняные платья. Но попадались и более состоятельные люди. Они щеголяли кожаными штанами и куртками, коричневыми или черными, с украшением из разноцветных шнуров. Модницы в красных жакетах на меху и юбках глубоких, насыщенных цветов пробирались по краю улицы, чтобы не запачкать наряды.

Яркие одежды горожан составляли странный контраст с мрачно-серым или коричневым цветом домов и мостовой.

Но главное, что поразило Айка еще у ворот, — это страшная вонь. Над городом висел густой, тяжелый смрад гниющей соломы, конского навоза, застарелого пота, дыма и нечистот. Кое-где этот запах смешивался с ароматами еды, которую готовили уличные торговцы. Айка мутило, он даже хотел повернуть назад, но отвлекся на что-то, и запах перестал его донимать.

Людской поток втащил Айка в ворота и поволок по улице, как река уносит сухой листок. Он спешил изо всех сил — в такой толчее отец его точно не заметит.

Кое-что сразу бросилось в глаза Айку. При виде Эдварда люди замолкали и поспешно уступали ему дорогу. Один безногий нищий замешкался, но, бешено работая руками, оттащил немощное тело прочь с пути отца.

Казалось, горожане боялись даже мимоходом коснуться его. Словно Эдвард мог их испачкать или заразить опасной болезнью. В самой гуще толпы вокруг него мгновенно возникало пустое пространство, как будто его накрывали стеклянным колпаком. На Айка же, как и предсказывал Джори, никто не обращал внимания.

Если Эдварда и задевало подобное отношение, он не подавал виду. Шел спокойно, высоко держал голову и ни с кем не вступал в разговоры.

Айк старался не отставать, но глаза у него разбегались. Взгляд цеплялся то за яркую вывеску, то за шарманщика в толпе детворы, то за продавца безделушек.

Он попал в город в базарный день. Окрестные крестьяне съехались сюда, чтобы сбыть товар, воришки — стянуть, что плохо лежит, а простой люд — повеселиться вволю. Но Айк вообразил, что здесь так всегда, и контраст с мирной тишиной леса неприятно поразил его. Он провел в городе около часа, а голова уже гудела, мысли путались, в горле пересохло. Он бездумно переставлял ноги и всерьез боялся упасть — затопчут и не заметят.

И вдруг застыл на месте, забыв обо всех неудобствах. Вонь, толкотня, шум — даже отец — отодвинулись на второй план.

На витрине одной из лавок лежали мечи. Опасно-холодные, невероятно прекрасные, они притягивали взгляд своим блеском.

Айк приблизился к витрине, не отрывая от нее глаз, словно все это великолепие могло растаять, стоило ему отвернуться. Он видел настоящие мечи впервые в жизни, и они оказались даже лучше, чем ему представлялось. Он пожирал их восхищенным взглядом, пока не начал отличать один от другого.

Большинство клинков были простыми, грубой ковки, но нашлись и два-три меча подороже. Затейливая вязь покрывала клинки и гарды; на черную ткань подклада падали смутные отблески. Эти мечи выделялись среди прочих, как огромные бабочки-махаоны среди луговых мотыльков.

Айк не думал о том, какие мечи хуже, какие лучше. Они все были одинаково прекрасны, он мог смотреть на них бесконечно. Мечта явилась ему во плоти — мечта о великолепном оружии, разящем, как молния.

Разумеется, к тому моменту, как он очнулся, отца и след простыл. Айк рванулся вперед, высматривая в толпе знакомый плащ. Бросился в одну сторону, в другую, заглянул в несколько переулков. Безрезультатно.

Он потащился дальше наугад, увлекаемый оживленно гомонившими людьми. Внезапно дома расступились, и толпа выплеснулась на широкую площадь. Посередине находился небольшой круглый фонтан; тонкие серебристые струйки лениво падали в чашу из серого, треснувшего камня.

При виде воды Айк ощутил прилив сил. Он протолкался к фонтану и подставил ладонь под живительную струю. Пил долго, жадно, пока не почувствовал, что полон до краев.

Сразу нахлынула усталость, тело отяжелело. Солнце набирало силу и немилосердно жгло его склоненную голову. Жара даже в этот утренний час казалась нестерпимой — страшно представить, каково здесь в полдень!

Айк сидел на краю фонтана и смотрел перед собой застывшим взглядом. Голова переполнилась увиденным, как желудок — водой. Он понимал, что вряд ли разыщет отца и почти не жалел об этом. За один день он увидел и испытал больше, чем за всю жизнь.

Он не знал, сколько просидел так, но толпа вдруг заволновалась, как лес под порывами ветра.

— Везут, везут! — кричали отовсюду. Люди вытягивали шеи, пытаясь разглядеть что-то за спинами соседей. Все головы повернулись в одну сторону. Айк взглянул туда же, но ничего не увидел, кроме леса разнокалиберных ног.

— Что, парень, несладко? — раздался над головой незнакомый голос. — Давай-ка!

И прежде чем Айк сообразил, что сказать, крепкие руки подхватили его и поставили на край фонтана. Тут тоже примостилась куча народу, но теперь Айк мог смотреть поверх голов.

Странная процессия двигалась вокруг площади. Черная лошадь тащила небольшую телегу — обычную телегу, в каких деревенские возили сено с полей. Колеса скрипели и громыхали по булыжнику.

В телеге стоял на коленях человек в длинной холщовой рубахе белого цвета и таких же штанах. Голова поникла, спутанные светлые волосы закрывали лицо. На груди висела табличка с надписью, но Айк стоял слишком далеко и не мог ее прочесть. Зато сразу узнал человека, который вел лошадь под уздцы. Сердце его словно ухнуло вниз с огромной высоты.

Это был отец.

Плащ его куда-то исчез, а грудь крест-накрест охватывала кожаная перевязь — Айк никогда не видел на отце ничего подобного. Волосы убраны в косу, смуглое лицо как всегда сурово и непроницаемо. Эдвард словно не замечал прикованных к нему взглядов.

Айк хотел спрыгнуть на землю и затеряться в толпе, но люди стояли слишком плотно — и мышь не прошмыгнет. Он понимал, что невозможно разглядеть одно лицо в этом беснующемся людском море. Но ему, как часто бывает в таких случаях, казалось, что он стоит на самом виду, что отец вот-вот заметит его.

А люди и впрямь словно взбесились. Отовсюду неслись выкрики, свист, улюлюканье. Те, кто стоял ближе к телеге, бросали в человека объедки, мусор и камни. Он не шевелился, даже головы не поднял.

Айку стало очень жаль этого беднягу. Каково это, когда в тебя швыряют камнями, а ты даже не можешь убежать!

Телега сделала полный круг и остановилась перед высокой и узкой аркой из серого камня, которую Айк до этого не замечал. Её покрывала резьба, какие-то рисунки и руны. Люди расступились, и вокруг арки образовалось большое свободное пространство.

Эдвард помог сидевшему в телеге человеку спуститься на землю. Тот неуклюже повиновался — руки у него были связаны за спиной. Эдвард вывел пленника на середину освободившегося круга и замер, скрестив руки на груди. Лицо его ничего не выражало, лишь глаза блестели черно и холодно. Айк поежился — он знал этот взгляд.

Из-за арки вышел невысокий человек с пачкой бумаг в руках. Весь в черном, как и отец, он выглядел гораздо богаче — серебряная вышивка так и сверкала под солнцем.

Толпа слегка притихла. Человек остановился в середине круга и громко, нараспев произнес:

— Именем Верховного магистрата города Вьена находящийся здесь Дарин Авенди, плотник, тридцати двух лет от роду, обвиняется в преднамеренном убийстве жены своей, Амелины Авенди, каковая была найдена мертвой под полом в мастерской преступника…

Cвязанный стоял неподвижно, не поднимая головы, так что волосы почти закрывали табличку. Но теперь Айк, напрягая зрение, все же смог прочитать надпись.

«Убийца» — гласила она.

Внезапно Айк осознал, что нигде не видит отца. Внутри похолодело. Несомненно, он заметил сына и сейчас направляется к нему сквозь толпу, неотвратимый, как смерть. Айк дернулся, чтобы бежать, но куда там, его стискивали со всех сторон. Кровь бросилась в лицо, ноги ослабели.

Но он тут же понял свою ошибку. Эдвард просто зашел за арку и остановился чуть сбоку от нее. В его опущенной руке что-то блеснуло.

— ...да помилует Всемогущий Отец твою душу! — закончил читать человек в черном, и Айк сообразил, что упустил главное.

Что они собираются делать с этим бедолагой? Что все это означает?

Толпа вздохнула, качнулась вперед, как вода в наклоненной чаше, и вновь замерла. Человек в черном неторопливо свернул бумаги и отошел в сторону. Теперь Айк хорошо видел арку и неподвижного отца. Воцарилась тишина, настолько полная, что было слышно, как весело чирикают птицы на карнизах домов и плещет вода в фонтане.

Пленник медленно поднял голову и окинул взглядом площадь.

Айк вздрогнул. Он плохо различал возраст взрослых, но человек казался молодым. Во всяком случае, моложе отца. Тот казался Айку совсем старым — шутка ли, тридцать лет!

— Всемогущий знает, что я невиновен! — выкрикнул пленник. Голос тоже был молодой, высокий и словно надломленный. — Я не убивал ее! Я ее любил! Это вы убийцы! Все вы, кто сейчас стоит и смотрит, как убивают невиновного, будьте вы прокляты! Пусть моя кровь падет на вас!

Айк ничего не понял, но его охватил ужас. Хотелось бежать куда глаза глядят, только бы не видеть этого страшного человека, не слышать голоса, полного ярости и муки.

Но человек больше ничего не прибавил. Прежде чем кто-то в толпе двинулся или произнес хоть слово, он резко повернулся и решительным шагом прошел сквозь арку. Туда, где стоял отец Айка.

Остальное заняло не больше нескольких секунд.

Эдвард резко замахнулся, и в руках его сверкнул двуручный меч с широким лезвием. Клинок коротко свистнул, раздался хруст, словно нож с размаху воткнули в кочан капусты.

Голова пленника с поразительной легкостью отделилась от туловища и полетела в сторону. В гробовой тишине было слышно, как она с тяжелым костяным стуком ударилась о камни мостовой и прокатилась несколько шагов.

Обезглавленное тело еще стояло, из шеи во все стороны тонкими фонтанами била освобожденная кровь. Потом колени подогнулись, и оно рухнуло наземь, точно дерево под топором дровосека. Потоки крови хлынули на мостовую, и Эдвард, держа окровавленный меч на отлете, отступил назад.

Толпа отшатнулась. Истошно заголосили женщины, завизжали и заплакали дети. Поднялся невообразимый шум. Человеческое месиво стронулось с места, заволновалось. Все жаждали поближе рассмотреть место действия и в то же время опасались коснуться экзекутора или его жертвы.

Всего этого Айк уже не видел. Темнота надвинулась на него со всех сторон, и сознание угасло так быстро, будто кто-то задул свечу.